Отец мало рассказывал мне о своём детстве. А я, по глупости, мало интересовался подробностями его жизни… Он казался огромным, суровым, видел я его мало, он затемно уходил, появлялся дома ненадолго – в огромных резиновых сапогах, брезентовом балахоне с островерхим капюшоном и кнутом за голенищем. Я его побаивался. Мой отец в то время был колхозным агрономом и разъезжал на бричке по полям. До того он работал агрономом в МТС. Мог бы перечислить, идя вспять по лестнице времени, сёла, в которых мы тогда жили. Все они были в Оргеевском районе.

В мае, 21 числа 2017 года исполняется 110 лет со дня его рождения. Из крупных событий ХХ века разве что только распад СССР не успел прийтись на его жизнь.

Мальчик Морис, первенец жителя румынского городка Брэила, Фроима Браунштейна и его жены, красавицы Эрнестины, урождённой Бернфельд, родился в 1907 году. В 1910 году у молодых родителей появился ещё один мальчик, Вильгельм. В том же году их отец, мой дед, умер. Мать через какое-то время снова вышла замуж. Дети жили – попеременно – у разных родственников, то в Брэиле, то в Плоешть, то в Бухаресте. Как-то, когда мы с отцом были, уже в его старости, в Бухаресте, я ему показал запертую, её собирались сносить, синагогу, в которой мне накануне довелось побывать. Когда я привёл туда отца, он сказал мне, что в детстве бывал там со своим дедом. Это была сефардская синагога. Отец рассказал, как ему запомнились там чёрные костюмы мужчин, покроя 16 века, их обращение друг к другу «дон» и испанская речь. Так отец назвал, для простоты очевидно, сефардский язык, ладино.

Поскольку рассказы моего отца были отрывочны, он иногда вспоминал тот или иной эпизод, попытаюсь и я воспроизвести какие-то обрывки отцовских воспоминаний.

Помню смутно, как в конце 50-х родители поехали в Кишинёв, в театр, скорее всего, это был только открывшийся «Лучафэрул», с только что отучившейся в Москве труппой. Вернулись мама с папой радостные, возбуждённые, о чём-то постоянно переговаривались. Спектакль был по пьесе румынского драматурга Михаила Себастиана «Безымянная звезда». Через много лет, когда мы были в Бухаресте, отец сказал мне, что Иосиф Гехтер, (настоящее имя писателя Михаила Себастиана), был другом его детства и, какое-то время, одноклассником. Отец сказал мне это, отправляясь к другому другу детства, Элли Роману, известнейшему во времена моей юности автору румынских шлягеров, которые практически ежедневно передавало бухарестское радио. Вернулся он от него в крайне подавленном состоянии, сказал, что Элли тяжело болеет. Он лёг, повернувшись к стенке, и долго молчал, точь-в-точь, как лет за 20 до того, когда получил из Парижа сообщение, что умер его дядя, Марсель, который помог ему с оплатой учёбы. Отец окончил Агрономический факультет университета в Нанси. Элли, кстати, пережил моего отца на восемь лет…

В детстве я воспринимал профессию отца как данность, не задумываясь о том, почему бухарестский юноша, никак с сельским хозяйством не связанный, вдруг уехал учиться во Францию, именно на агронома, и почему сразу по получении диплома он оказался в подмандатной Палестине. Со временем всё выстроилось в стройную картину: и рассказы отца о том, как они с друзьями изучали приёмы джиу-джитсу и ходили с кастетами – скорее всего, они состояли в созданном тогда в Румынии отделении Бейтара, и последующая учёба на агронома, после чего он нанялся экспедитором на пароход, везший скот в Хайфу, и житьё в палатке, и работа на апельсиновой плантации. Отец сознательно пожелал участвовать в строительстве того, что вскоре стало Израилем.

Так получилось, что прожив полтора года в Палестине, он был вынужден приехать в Бухарест, тяжело заболела мать. Назад в Палестину вернуться уже не удалось. Англичане не дали визы. Таким образом он стал одним из семи тогда работавших в Румынии евреев – агрономов. Он стал управляющим имений румынского аристократа, графа Константина Коста-Фору. Это был человек прогрессивных взглядов, боровшийся с царившим в Румынии антисемитизмом. Он был одним из основателей и секретарём Румынской «Лиги за права человека». За публикацию, на французском языке, брошюры „La Roumanie et ses prisons” – «Румыния и её узники» – Синдикат бухарестских журналистов исключил графа из своих рядов.

В июне 1940 удачно складывавшаяся румынская агрономическая карьера резко оборвалась. Отец находился на военных сборах в Тулче, около неожиданно образовавшейся новой границы с СССР. Командир полка за определённую мзду дал сержанту-еврею увольнительную записку. Подробностей того, как отец встретился с первой женой для перехода границы, и как они её перешли, нет. Очевидно – пешком, по мосту через Прут, в Рени. Далее отец оказался в качестве немецкого шпиона (!!!) в Бельцах. Естественно, в НКВД. Естественно, ни слова не зная по-русски. Он провёл там пару интересных недель.

Отцу повезло. В Бельцах была семеноводческая станция, был присланный начальник, но не было агронома. Как начальник станции узнал от начальника НКВД, что у того в подвале находится еврей, беженец из Румынии и немецкий шпион – тайна. Короче, перед моим отцом встал выбор: либо – Сибирь, либо – принятие советского гражданства и работа на семеноводческой станции. Отец выбрал второе.

…Как-то было мне года три, к отцу в летний вечер пришёл его хороший друг Борис Гольдшмидт Тогда мне, трёхлетнему, хотелось показать себя в лучшем виде перед гостем – они сидели на крыльце и беседовали. Я взял деревянную, похожую на перевёрнутую скамеечку, подставку для фотографий, перевернул её, и стал демонстрировать, что могу сидеть на ней, как на скамейке – и не падать. Долгие годы потом в ней стояла фотография благообразного седого человека с университетским ромбиком на лацкане. Только под конец жизни отца я сообразил спросить, кто это. «Это человек, спасший мне жизнь» – ответил отец. «Это тот самый директор бельцкой семеноводческой станции Сквиренко…»

Михаил Бруня, Кишинев, Молдова